Белинский чувствовал себя «трибуном», политическим деятелем.
Он чувствовал в себе силу глаголом жечь сердца людей, проповедуя им свою новую веру в социализм, в разумное устроение человечества.
А обстоятельства принуждали его ограничиться областью истории русской литературы.
Но задавленный, задушенный николаевской цензурой, он был и оставался в литературе пророком, будившим мысль, пробуждавшим сознание.
